27 января – день снятия блокады Ленинграда

Многие представители молодого поколения, приезжая в Санкт –Петербург, любуются архитектурой и наслаждаются клубной жизнью, но лишь единицы задумываются о тех страданиях и той трагедии, которая началась 8 сентября 1941года и продолжалась 875 дней. Непередаваемую боль и тяжёлые утраты за эти дни пережили ленинградцы. Время, когда город был в кольце фашистской блокады, повсеместно царили голод, холод и смерть. Сейчас общество имеет право выбора. Мы каждый день выбираем, что нам есть, во что одеться и где жить, но многие из нас разучились сострадать и сочувствовать. Мы забываем о милосердии и поддержке. 

Зачастую, в блокадном Ленинграде выживали только объединившись в коммунальных квартирах и поддерживая друг друга. Прогуливаясь по улицам Санкт –Петербурга, сегодня трудно представить, что в квартирах этих красивых домов, жгли мебель и книги, чтобы согреться; от голода умирали люди, а улицы были полны нечистот и умерших, по ним, в перерывах между бомбёжками, передвигались истощённые, похожие на серые тени, люди.

Прошли десятилетия и нашим долгом остаётся помнить о том подвиге, который совершили ленинградцы, о той вере в победу, которую они сохраняли день ото дня, ни на миг не усомнившись в этом; о том жизнелюбии и той силе, которую они сохранили даже в самые трудные времена. Размышляя об этом, я понимаю, что немногие из нас смогли бы справиться и выжить в подобных условиях, но главное, чтобы нам не пришлось проверять, справимся мы или нет. Изучая тему блокады, можно перечитать множество разных книг, но что может быть достовернее и правдивее воспоминаний тех, кто пережил эти страшные моменты.

Книга, о которой пойдёт речь называется "Блокадные девочки".

Предисловие

В нём, автор книги, Карина Добротворская описывает свои детские воспоминания и эмоции: "Блокада стала моим главным кошмаром, заменила страшные сказки, превратилась в декорацию жутких снов." Она рассказывает читателю о том чувстве голода, которое неизвестно ей физически, чувстве, которое ей не приходилось переживать, но всюду проявляется напоминание о нём. "Мне десять лет. Бабушка говорит: «Не смей оставлять кашу в тарелке, эта каша могла бы спасти какого-нибудь блокадного ребёнка». Тема голода была основной в блокадном Ленинграде: "Хлеб выбрасывать нельзя, мне сто двадцать пять раз рассказывали про 125 блокадных грамм."

Каждая эмоция, которая описана Кариной, это что-то личное и сокровенное, то, что она так долго хранила внутри себя и стеснялась поделиться. Она отчётливо и искренне делится чувствами и потрясениями из детства: "Бомбёжка - другое дело. Я так часто проживаю её во снах, слышу этот свист, эти взрывы, бегу к двери с номером шестнадцать и понимаю, что мне не успеть, что бомба уже летит и сейчас упадёт прямо на меня."

Эти детские воспоминания, казалось бы связаны с каждым уголком этого города: "Когда мы с папой по выходным ходим в Эрмитаж, я вижу на Невском доску "Граждане, при артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна". Раньше такие надписи были повсюду, их рисовали с помощью трафаретов, но теперь, в память о блокаде, такую надпись можно увидеть на Невском,14.

На создание книги повлияли не только детские воспоминания, блокада будто бы тонкой красной нитью проходит через жизнь Добротворской, постоянно проявляясь и напоминая о себе. После долгих лет, проведённых в Москве, она вновь возвращается в Питер – город, связанный с её личной трагедией, несбывшимися мечтами и иллюзиями. Именно тогда, после встречи с другом, она решает записать на диктофон блокадниц: "Надо бы вашу маму записать. И Елену Яковлевну Добротворскую тоже. И других блокадниц. Они ведь умрут, и всё это с ними тоже умрёт."

В своём "личном переживании" Карине удалось собрать серию интервью, в которых героини отвечают порой на одинаковые вопросы, но каждая из них находится в непрерывном блокадном монологе внутри себя. Добротворская даёт возможность героиням своей книги рассказать всё о жизни, чувствах и страхе, который им прошлось пережить, будучи детьми. 

Интервью

Воспоминания о жизни в период блокады восьми героинь – Гали (Галины Петровны Афанасьевой), Зои (Зои Николаевны Смирновой), Нины (Нины Алексеевны Зацепиной), Ани (Анны Никитичны Хоревой), Иры (Ирины Борисовны Скрипачевой), Ниночки (Нины Александровны Аникеевой), Риммы (Риммы Сергеевны Гордон), Лены (Елены Яковлевны Добротворской), которые в тот период были совсем детьми. Каждая блокадная девочка - это отдельный взгляд, обращённый в прошлое, к страшным дням. Воспоминания бесконечного и непреодолимого чувства голода, которое им приходилось испытывать, в то время, когда все остальные чувства притуплялись и оставался только голод. 

Из воспоминаний Риммы: "Самое страшное - это голод. После этого уже ничего не пугает", воспоминания Ниночки абсолютно идентичны: "Никаких мыслей не было вообще, до 43-го года. Только о еде". Голод был не единственной проблемой блокадного Ленинграда, ведь кроме истощения и дистрофии, люди умирали от холода. "Я помню, что всё время была голодная, холодная и вшивая" - читая эти строки из интервью с Ниной, невольно начинаешь задумываться над детством и лишениями, который выпали на долю этих блокадных детей. О холоде рассказывает каждая, и во всех семьях эта проблема решалась практически одинаково: «Топили книгами. Ещё у нас был огромный буфет, его надолго хватило. У бабушки был киот, его тоже жгли. Сожгли несколько икон, - рассказывает в своём интервью Ниночка».

«Люди выживали, как могли, - делится воспоминаниями Лена, - ведь если не зарегистрировать смерть, то человек считается живым и остаются его карточки. У нас так тогда одна женщина держала своего маленького ребёнка между оконными стёклами месяца два и получала на него карточки». Это было не самое страшное в голодное время, куда страшнее было людоедство. Зоя рассказывает: "У нас работала женщина, которая рассказывала, что они всё время слышали в своём доме на Петроградке какой-то стук. Привели милиционера, вскрыли подвал и нашли там гору вываренных человеческих костей! Оказалось, что в этот подвал заманивали людей, убивали и варили из них студень". 

Ещё более страшные слова Лены, вызывают нечеловеческий страх и недоумение: "Весной 42-го года Нелля вышла во двор и сказала: "Мы выжили, потому что всю зиму ели Вовку". Родители съели собственного ребёнка. Их расстреляли, а остальных детей отправили в детский дом".

Но, несмотря на кошмарный голод, у ленинградцев оставалось самое сильное оружие - вера. Вера в победу и патриотизм, это то, без чего не состоялась бы победа, и не было бы прорвано кольцо блокады. В каждом интервью блокадницы вспоминают о том, что вера в победу была до конца. "Мысль была одна "Вот поесть вдоволь хлеба и можно умереть". Я так спокойно об этом думала. Мне было десять лет, но смерть как будто всегда была рядом. А вторая мысль была общая "Дожить бы до победы", - делится своими воспоминаниями Ира. Она же как раз и рассуждает на тему патриотизма: "Слово "патриотизм" сейчас замылилось, но тогда, действительно была любовь к родине, к району, к своему дому, к своей семье. Мы вошли в Берлин только потому, что немцы не вошли в Ленинград". В интервью Зоя говорит: "Никто не верил, что немцы возьмут Ленинград".

Многие воспринимали тяжелейшие испытания блокадой как должное, например, для Ани это так: "Было чувство, что это наш долг. Сейчас нас называют мучениками". О её воспитании, как и о воспитании многих блокадников, можно судить по этому высказыванию: "Умрём, но не сдадимся. Мы были так воспитаны, так настроены. Такой патриотизм был! Такая вера!"  Римма тоже поживала свою блокаду с верой в победу: "Даже бомбёжки воспринимали как должное, как судьбу. У нас всю войну было чувство, что мы победим".   

Эти 875 дней превратились в бесконечную борьбу за выживание. В интервью Ниночка говорит: "Мы жили вместе, потому что вместе было всё-таки как-то легче". В этой борьбе за жизнь находилось и место подвигам, очевидцем одного из них стала Римма: "Эта женщина собрала дочери посылку перед самым началом войны: печенье и шоколад, но послать не успела. Так вот, она приходила к нам и давала детям по маленькому кусочку шоколада и четвертинке печенья. Вот где героизм! Она ведь могла их продать или поменять".

Порой мне кажется, что жизнь к блокадникам несправедлива, что детство потеряно в бомбёжках и голодных днях. Читая эту книгу, я всё больше подкрепляла эту мысль, в интервью Ниночки я обнаружила один из таких фактов: "Моей подруге по институту, эстонке Гейн Нелли Карловне не дали медаль за оборону Ленинграда. Сказали, что фамилия у неё неподходящая. А она всю блокаду в Ленинграде прожила." Вообще, доподлинно известно, что проявления национализма имели место быть, а особенно это проявлялась в послевоенные годы.

Время неизбежно меняет многие вещи, стирает память. Римма рассказывает о ценностях и восприятии: "Ценности изменились. В блокаду всё по-другому было. Паники не было, люди всё спокойно воспринимали, как будто это судьба такая. На соседнем топчане жил Оська Бродский с матерью". О том, как время стирает из памяти события и людей, можно рассуждать бесконечно, но что может быть страшнее, чем отказывающееся и не желающее знать трагические моменты в истории государства и своего родного города, молодое поколение. О подобном забвении рассказала Аня: "Лет восемь назад, Эрмитаж устроил выставку, посвященную блокаде. В один из подвальных залов поставили столы, топчаны, коптилки, включили метроном - ой, такой противный… А сначала меня даже пускать на выставку не хотели, там были молоденькие девочки, которым всё это было неинтересно, и они решили, что просто бабка какая-то пришла". Это не единственный случай, люди отказываются вспоминать порой там, где благочестие и доброта являются основой основ. Об одном из таких примеров равнодушия и бездуховности я узнала из интервью Риммы: "Не так давно, я туда пришла и спросила у старшего священника "Можно я на ваш подвал взгляну? Мы благодаря ему выжили в войну". А он ответил: "Ничего не знаем и знать не хотим". Я ему говорю: "Но это же было такое богоугодное дело!" А он мне: "Это быльём поросло и никого не интересует". Сейчас никого ничего, кроме денег, не интересует".

В интервью, собранных в этой книге, часто встречаются реплики о несправедливости и о забвении. Увы, но многим из нас, к сожалению, нет дела до памятников, которые разрушаются, а ещё важнее, до людей, которые пережили бесконечно страшные времена. От нас не требуется ничего глобального, достаточно просто быть внимательнее друг к другу и к истории своей страны.

Дневник

В третьей части, в "Дневнике", Карина Добротворская описывает историю создания этой книги, сравнивает те годы со своей повседневной жизнью. Добротворская проводит параллели между блокадным голодом и своими диетами. Пишет о том, как блокада преследует её по жизни, приводит много фактов о блокаде и формирует свою базу блокадной литературы. Рассказывает о издателях, которые предлагали ей варианты книги о блокаде с налётом гламура, главной героиней, которой, станет сама Карина. 

Воспоминания автора, интервью с блокадницами, ссылки, размышления, всё это открывает трагедию военного Ленинграда с совершенно другой стороны, даёт возможность помнить о мужестве, патриотизме, о вере в победу. О блокадных девочках, выживших и давших нам пример необыкновенного героизма, о котором сами они даже не подозревают. Для них это – просто испытание, часть их жизни, их детство, их воспоминания… 

Ещё одна книга "Человек из оркестра", созданная по блокадным дневникам Льва Моргулиса, повествует о том, как выживали музыканты, сколько сил и надежд было оставлено в попытках эвакуироваться из осаждаемого города. Предисловие к этой книге написано одним из величайших дирижеров современности - Юрием Темиркановым.

Монотонные блокадные дни шли один за другим, но в этой монотонности было место прекрасному. На премьере симфонии №7 Шостаковича, истощённые и утомлённые блокадными буднями люди заполнили зал, все те, кому не хватило мест в зале, под угрозой обстрелов и бомбёжки слушали звуки чудесной музыки через открытые окна, стоя у стен филармонии.

"Трудно представить, что на самом деле чувствовали сидящие во фраках на сцене люди, пережившие унижение голодом, холодом, страхом смерти.

…Поставить себя на место музыкантов блокадного оркестра невозможно. Никто из нас не знает, как поступал бы в таких условиях. Мы можем только предполагать. Но им удалось подняться над блокадным адом. В этом и заключался их героизм."

Юрий Темирканов. Из предисловия к книге

Книга рассказывает правдивую историю о жизнелюбии, историю о том, как в тяжёлые блокадные дни музыканты находили в себе силы и вдохновенно репетировали симфонию Шостаковича, позже ставшую известной под названием "Ленинградская", и хотя здесь вы не найдёте подробное описание репетиций, но в ней заключена история выживания, эмоции и мысли, что не менее ценно. Лев Моргулис - скрипач того самого оркестра филармонии, который исполнил её впервые.

Сегодня, в День 70-летия снятия блокады, мы вспоминаем о ленинградцах, почтим их память минутой молчания, пройдут официальные мероприятия, парад… Но всё-таки, давайте не будем делать это только по таким вот значимым датам, пусть они всегда живут в укромном уголке нашего сердца. Приезжая в северную столицу, помните о них, навестите мемориал памяти на Пискарёвском кладбище, принесите им цветы, не только мёртвым, но и живым, тем, которые изредка встречаются на узких улицах рядом с Невским проспектом, медленно идущие в соседнюю булочную. Вы обязательно узнаете их, по лицам, по взглядам, просто будьте внимательны, не пропустите – это сама история города взглянет на вас ясным, внимательным взглядом, и это мгновение вы будете помнить всю жизнь. 

Катерина Гольтцман